Ознакомительная версия.
Любушка приложила наряд к себе и подошла к зеркалу. Оттуда на неё смотрела незнакомая девушка. Белый воротничок слегка оттенял её смуглую кожу, лицо после болезни немного осунулось, синяки под глазами из лиловых стали уже слегка желтоватыми, а непослушные локоны торчали во все стороны.
– Попроси Симу собрать твои волосы в узел, чтоб они не мешали. Пусть она тебя научит, как это делается. Никто не должен видеть тебя растрёпанной и неопрятной – это обязательное условие.
Любушка согласно кивнула.
– Но прежде, – продолжала хозяйка, – пусть она нагреет воды и поможет тебе помыться. Потом подойдёшь ко мне, я расскажу тебе распорядок дня дочки.
Любаша опять кивнула.
– А теперь ступай вниз к Серафиме, пусть она Софьюшку ко мне приведёт, а сама тобой займётся.
Любаша поклонилась и вышла из комнаты.
Когда она, помытая и причёсанная, надев свой новый наряд, вошла в гостиную, где ждала её хозяйка, та только руками всплеснула:
– Да ты просто красавица, Любаша! – и тень сомнения вдруг промелькнула на её лице.
– Люба-Люба! – запрыгала вокруг неё Софья, теребя за подол. – Сказку! Хочу сказку!
Любушка с улыбкой погладила малышку по голове, а Любовь Васильевна сказала, обратившись к дочери:
– Люба отныне будет твоей няней, Софьюшка, и ты должна её слушаться. Иди в свою комнату и ожидай там, пока мы закончим разговор. Потом няня расскажет тебе сказку.
Девчушка надула, было, губки, но обещанная сказка подействовала на неё благотворно. Соня улыбнулась Любаше и послушно побежала к себе.
Любовь Васильевна дала подробные указания Любушке. От неё требуется соблюдать режим, следить за питанием и сном малышки и развлекать девочку, ограждая её при этом от бед. Прогулки, игры, сказки – всё это совсем несложно, сложнее с самыми простыми манерами, которые Любаша должна сразу прививать малышке. А поскольку сама она им не обучена, то хозяйка тут же преподала ей небольшой урок. Девочка уже сейчас должна знать, как и когда приветствовать людей, вовремя говорить слова благодарности, уметь пользоваться столовыми приборами. Хозяйка обучила Любушку делать книксен и попросила забыть о поклонах. Сказала, что постепенно в процессе жизни в этом доме и общения с семьёй, она сама разберётся, что к чему. Да и Любовь Васильевна при случае ей подскажет.
Весь день Любаша занималась с Соней. Доверчиво прижавшись к Любе, девочка слушала её сказки и с интересом училась считать воробьёв, усевшихся на ограду садика. Вместе они пеленали тряпичную куклу и пели ей незатейливые колыбельные песенки. Любовь Васильевна неотступно следила за ними и, похоже, осталась довольна своей новой няней. Вернувшийся вечером Пётр Яковлевич удивлённо вскинул брови, увидев Любушку рядом с дочкой.
– Папенька! У меня новая няня! Любочка! Она мне сказки рассказывает! – затараторила девчушка, бросившись к отцу.
– Ах, ты, моя шалунья! – подхватив дочь, отец подбросил её вверх, отчего та громко рассмеялась.
– А теперь и Любу так же подними! – закричала она.
Любушка смущённо улыбнулась.
– Боюсь, что у папеньки сил не хватит на Любашу! – сказала подошедшая Любовь Васильевна и сверкнула на мужа глазами. Потом улыбнулась Любаше и, взяв мужа под руку, повела его наверх.
Уложив свою подопечную спать, Люба решила выйти в садик. День был очень насыщенный, и ей захотелось посидеть в тишине. Она расположилась в беседке, любуясь на освещенные закатным солнцем крыши. На земле уже лежала тень сумерек, а крыши ещё отливали розовым огнём. Картина была просто завораживающей. Вскоре к ней присоединилась Серафима.
– Ты это, девонька, с хозяином будь поосторожнее, уж больно охоч он до красивых барышень.
Люба с недоумением смотрела на горничную.
– Мне тут Раиса, повариха, сказывала, – продолжала та, – что няню-то не просто так уволили, и вовсе не замуж она вышла, а госпожа её выгнала, похоже, у неё с Петром-то Яковлевичем роман приключился, вот барыня и распорядилась удалить её.
Любаша вздохнула, уж она-то знала, что это значит – пострадать из-за мужского интереса.
Хорошо жилось Марусе в родимом доме. Порой ей казалось, будто она в детство вернулась. Особенно по вечерам, когда укладывала на полатях своих деток. Набегавшись за день, они никак не могли угомониться. Тимоша и Никита ещё долго шептались и хихикали, мешая заснуть Нюрочке, и Маруся строго шикала на них, пряча улыбку. И вспоминалось ей, как когда-то на этих же полатях они с Нюрой обсуждали перед сном свои тайны, а Василко прислушивался к их разговорам и обижался, что они что-то от него скрывают.
Но радость от жизни в родной семье принакрылась бедой, словно чёрною тучей. Тюша то и дело ходит в церковь, ставит свечи за здравие Любушки. Анфиса каждый вечер творит молитву перед образами, умоляя Господа вернуть ей внучку. Прохор бродит по двору смурной, и всё у него из рук валится. Иван ещё раз съездил в Лаю, но тщетно – Любушка там больше не объявлялась. Коконька совсем сникла – всё виноватит себя, что девку не уберегла. Приезжал пристав по каким-то заводским делам, Пелагея к нему с челобитной, а тот ничем не помог. Никто ничего не видел, никак вину не докажешь. Может, мол, девка сама сбежала – и весь сказ. Несколько раз подходила коконька к ненавистному кержацкому дому, стучала в ворота и требовала ответа. Но те затаились и не отворяли ей. По селу прошёл слух, что сослали они Зотея вместе с дедом в какой-то дальний скит, от греха подальше. Всё это она Ивану и поведала.
Смотреть, как убивается Тюша по Любушке, было выше его сил, и Иван старался занять себя делами. Сердце разрывалось при виде почерневшего лица жены. А оттого, что он ничем помочь не мог, было и вовсе горько. Но горюй, не горюй, а дела-то стоять не должны. Да и время бежит так, что только поспевай за ним. Вроде, давно ли пашни засеяли, а уже и новая работа подоспела. Петров день на носу, скоро сенокос начинать, пора косы готовить – точить да отбивать. Иван успел ещё до Петрова поста одну из купленных коров забить да мясом поторговать. И в накладе не остался, понял, что он на верном пути. В заводе ведь как заведено: поздней осенью, после Покрова, если морозец установится, все начинают забивать скотину. До Рождественского поста успевают мясом полакомиться. В каждой избе сечки о деревянные корыта стучат, пельмени стряпаются, ноги для холодцов палятся. Бабы кишки в проруби полощут, колбасы набивают. Всё в ход идёт – и осердие, и потроха. А уж разговеться после поста народ у нас любит. Зимой в каждом доме мясо в печи томится. Глядишь – к весне-то уже всё и подъедено. И вот тут самое время торговлю открывать. Жаль, поздно ему эта мысль-то в голову пришла, а то ведь прямо с Пасхи и начинать можно было. Но Иван всё учтёт на будущее. Только радости-то нет никакой от этой новой затеи. Вот если бы Любушка объявилась, тогда б и жизнь по-другому пошла.
Однажды вечером Иван с отцом отбивали во дворе косы, а женщины в это время поливали огород. Вдруг во двор вошёл Николка Черепанов, давешний Василков дружок.
– Бог в помощь, работники! – поприветствовал он хозяев. – Доброго вам здоровьица!
– И тебе не хворать! – ответил Прохор. – С чем пожаловал?
– Да вот, весточку вам привёз из Тагильского завода. От Любаши вашей.
Мужики чуть молотки из рук не выронили от такой новости.
– Анфиса! – крикнул Прохор. – Бегите-ка все сюда! А ты, милок, – обратился он к парню, – садись покуда на эту чурку, всё нам сейчас и обскажешь.
Маруся, Тюша и Анфиса поспешили на его зов.
– Любушку вашу я сегодня встретил на рынке в Тагильском заводе, – начал Николка, когда все собрались, – кланяться велела да передать, что всё у неё хорошо, чтоб не переживали за неё.
Тюша тут и охнула.
– Жива моя кровиночка! Жива моя деточка! Спасибо тебе, Господи! Услыхал ты мои молитвы!
Маруся молча обняла Тюшу одной рукой и погладила её по плечу.
– Как она там? Расскажи хоть, – попросила Анфиса парня.
– Настоящая барыня! – выпалил Николка и тут же смутился. – Одета нарядно. Я её сразу-то и не признал, пока она меня не окликнула. В платье обряжена, а на голове шляпка соломенная, и волосы в причёску убраны. А ещё девчушка при ней махонькая, просто ангелочек. Люба сказывала, что нянькой работает в семье тамошнего доктора. Дескать, эти люди из лихой беды её выручили, и она благодарна им очень. Теперь в их доме и живёт. Жалованье ей положили, но она пока не получала, хотела сразу, как деньги будут, письмо вам отправить, да тут я и подвернулся. Про всех вас расспрашивала, всё ли в порядке, не хвораете ли. Говорит, скучает шибко по дому-то.
– А чего ж тогда домой-то не вертается, коль скучает? – спросил Иван.
– Дак, говорит, не по своей воле уехала и не знает теперь, ждут ли её.
– Да как это? Почему не ждём-то? – всхлипнула Тюша.– Все глазоньки уже повыплакали, её ожидаючи!
Ознакомительная версия.
